Искажения

Искажение слов экспертов

Цитата в литературе Сторожевой Башни	Цитата в литературе Сторожевой Башни на английском языке	Цитата в оригинальном контексте	Перевод оригинальной цитаты на русский язык
I. О Троице Кликните, чтобы раскрыть
Michael O'Carroll. Trinitas: A Theological Encyclopedia of the Holy Trinity (Wilmington, DL: Michael Glazier, Inc., 1987), 208 Кликните, чтобы раскрыть
Через некоторое время латинская форма trinitas появляется в трудах Тертуллиана». Однако это еще не доказывает, что Тертуллиан учил Троице. В одном католическом труде, например, отмечается, что некоторые слова Тертуллиана впоследствии использовались другими людьми для описания Троицы. И затем в этом труде дается следующее предостережение: «Но из того, что он использовал эти слова, нельзя делать поспешных выводов, так как он не применяет эти слова к теологической теории о Троице» (Следует ли верить в Троицу, с. 5).	Shortly afterwards it appears in its Latin form of trinitas in Tertullian». However, this is no proof in itself that Tertullian taught the Trinity. The Catholic work Trinitas - A Theological Encyclopedia of the Holy Trinity, for example, notes that some of Tertullian's words were later used by others to describe the Trinity. But then it states: «But hasty conclusions cannot be drawn from usage, for he does not apply the words to Trinitarian theology»	The great African fashioned the Latin language of the Trinity, and many of his words and phrases remained permanently in use: the words Trinitas and persona, the formulas «one substance in three persons», «God from God, light from Light». He uses the word substantia 400 times, as he uses consubstantialis and consubstantivus, but hasty conclusions cannot be drawn from usage, for he does not apply the words to Trinitarian theology.	Великий Африканец сформировал латинскую терминологию Троицы, и многие его слова и выражения остались в постоянном употреблении: слова trinitas и persona, формулировки «одна сущность в трех личностях», «Бог от Бога, Свет от Света». Он 400 раз использует слово substantia, а также слова consubstantialis и consubstantivus, но из их использования нельзя делать поспешных выводов, так как он не применяет эти слова к тринитарному богословию.
Пояснение
Авторы брошюры «Следует ли верить в Троицу?» цитируют вырванные из контекста слова Майкла О'Кэрролла таким образом, что создается впечатление, будто Тертуллиан не использовал никакие термины, ставшие впоследствии распространенными, для описания Троицы. В действительности же утверждение О'Кэрролла относится только к словам substantia, consubstantialis и consubstantivus.
Edmund J. Fortman. The Triune God (Grand Rapids, MI: Baker Book House, 1972), xv, 8-9 Кликните, чтобы раскрыть
Эдмунд Фортман утверждает: «Писатели Нового Завета… не сформулировали официальный догмат о Троице и не изложили ясное учение о том, что в одном Боге три равносущих божественных лица. <…> Мы нигде не найдем никакого догмата о трех отдельных божественных лицах, существующих и действующих в одном Божестве» (Следует ли верить в Троицу, с. 6).	Jesuit Fortman states: «The New Testament writers... give us no formal or formulated doctrine of the Trinity, no explicit teaching that in one God there are three co-equal divine persons... Nowhere do we find any trinitarian doctrine of three distinct subjects of divine life and activity in the same Godhead».	The doctrine of the Triune God has had an amazing history. Convinced that this doctrine is a Christian doctrine that did and could originate only from divine revelation. I start the study from the authentic record of divine revelation that is found in the sacred writings of the Old and New Testaments. What does the Old Testament tell us of God? It tells us there is one God, a wonderful God of life and love and righteousness and power and glory and mystery, who is the creator and lord of the whole universe, who is intensely concerned with the tiny people of Israel. It tells us of His Word, Wisdom. Spirit, of the Messiah He will send, of a Son of Man and a Suffering Servant to come. But it tells us nothing explicitly or by necessary implication of a Triune God who is Father, Son and Holy Spirit. If we take the New Testament writers together they tell us there is only one God, the creator and lord of the universe, who is the Father of Jesus. They call Jesus the Son of God, Messiah, Lord, Savior, Word, Wisdom. They assign Him the divine functions of creation, salvation, judgment. Sometimes they call Him God explicitly. They do not speak as fully and clearly of the Holy Spirit as they do of the Son, but at times they coordinate Him with the Father and the Son and put Him on a level with them as far as divinity and personality are concerned. They give us in their writings a triadic ground plan and triadic formulas. They do not speak in abstract terms of nature, substance, person, relation, circumincession, mission, but they present in their own ways the ideas that are behind these terms. They give us no formal or formulated doctrine of the Trinity, no explicit teaching that in one God there are three co-equal divine persons. But they do give us an elemental trinitarianism, the data from which such a formal doctrine of the Triune God may be formulated. To study the gradual transition from an unformulated Biblical witness to the Father, Son and Holy Spirit to a dogmatic formulation of a doctrine of the Triune God, we look first to the Eastern Church where most of this development took place. The Apostolic Fathers were witnesses to the Biblical data and the traditional faith rather than theologians, but they furnished useful insights into the lines along which the Church's unconscious theology was developing. Most of them indicated quite clearly a belief in the divinity of Christ, less clearly a belief in the distinct personality and divinity of the Holy Spirit. They gave solid evidence of a belief in three pre-existent 'beings,' but they furnished no trinitarian doctrine, no awareness of a trinitarian problem.	У учения о Триедином Боге была удивительная история. Будучи убежден, что это учение — христианское учение, которое появилось и могло появиться только из божественного откровения, я начинаю это исследование с достоверных записей божественного откровения, находящихся в священных писаниях Ветхого и Нового Завета. Что говорит нам о Боге Ветхий Завет? Он говорит нам, что есть один Бог, чудесный Бог жизни, и любви, и праведности, и силы, и славы, и тайны, Который является творцом и господином всей вселенной, Который проявляет очень большую заботу о крохотном народе Израиля. Он рассказывает нам о Его Слове, Премудрости, Духе, о Мессии, Которого Он пошлет, о Сыне Человеческом и Страдающем Рабе, Который должен прийти. Однако он ничего не говорит нам прямо или косвенно о Триедином Боге, Который есть Отец, Сын и Святой Дух. Новозаветные писатели, вместе взятые, рассказывают нам, что есть только один Бог, творец и господин вселенной, Который является Отцом Иисуса. Они называют Иисуса Сыном Бога, Мессией, Господом, Спасителем, Словом, Премудростью. Они приписывают Ему божественные функции творения, спасения, суда. Иногда они прямо называют Его Богом. Они не говорят о Святом Духе так полно и ясно, как о Сыне, но временами они упоминают Его наряду с Отцом и Сыном и ставят Его на один уровень с Ними в том, что касается божественности и личности. В своих писаниях они дают нам троичную схему и троичные формулы. Они не пользуются абстрактными понятиями природы, субстанции, личности, взаимоотношений, взаимопроникновения, миссии, однако они своими словами излагают идеи, стоящие за этими понятиями. Они не дают нам никакого формального или сформулированного учения о Троице, никакого явного учения о том, что в одном Боге есть три равных одна другой божественных личности. Однако они дают нам элементарное тринитарианство — данные, на основании которых такое формальное учение о Троице можно сформулировать. Чтобы изучить постепенный переход от несформулированного библейского свидетельства об Отце, Сыне и Святом Духе к догматической формулировке учения о Триедином Боге, сначала мы взглянем на Восточную Церковь, где по большей части происходило это развитие. Апостольские отцы были, скорее, свидетелями о библейских сведениях и традиционной вере, нежели богословами, однако они дополнили полезными наблюдениями те траектории, вдоль которых развивалось неосознанное богословие Церкви. Большинство из них довольно ясно проявляло веру в божественность Христа, менее ясно — веру в особую личность и божественность Святого Духа. Они оставили убедительные свидетельства своей веры в трех «существ», бывших до сотворения мира, но не предложили никакого тринитарного учения и не проявили осознания тринитарной проблемы.
		The clearest expression of this pattern is found in the baptismal formula where Matthew presents the three together as at once a triad and a unity. But nowhere do we find any Trinitarian doctrine of three distinct subjects of divine life and activity in the same Godhead. And when the three are coordinated on the same divine level in a triadic pattern there seems to be no realization of the problem of the relationship between the three and of the three to the same Godhead.	Самое ясное выражение этого мотива можно найти в крещальной формуле, где Матфей изображает их Троих одновременно как триаду и как единство. Однако мы нигде не находим какое-либо тринитарное учение о трех различимых субъектах божественной жизни и деятельности в одном и том же Божестве. И когда эти Трое одновременно упоминаются на одном и том же божественном уровне в формате триады, похоже, осознание проблемы взаимоотношений между Тремя и между Тремя и одним и тем же Божеством не присутствует.
Пояснение
Из приведенного выше более широкого контекста цитируемого сочинения Эдмунда Фортмана видно, насколько выборочно авторы брошюры «Следует ли верить в Троицу?» цитируют свои источники. Из приведенных ими выборочных цитат, искусственно сведенных вместе, может сложиться впечатление, будто католик Фортман (в русском переводе брошюры почему-то опущено упоминание о его принадлежности к ордену иезуитов) напрочь отрицает присутствие тринатарного богословия в Новом Завете. Однако, как явствует из приведенного выше контекста его слов, он всего лишь утверждает, что новозаветные авторы не оставили нам систематически сформулированного учения о Троице в том виде, в каком христиане исповедуют его сегодня. При этом Фортман сразу же оговаривается, что те же самые новозаветные авторы «дают нам элементарное тринитарианство — данные, на основании которых такое формальное учение о Троице можно сформулировать». Признав, что новозаветные авторы не используют более позднюю тринитарную терминологию, он тут же поясняет, что они «своими словами излагают идеи, стоящие за этими понятиями». По его словам, тринитарный мотив настолько естествен для новозаветных авторов, что в их писаниях осознание какой-либо проблемы взаимоотношений внутри Троицы и между единством и троичностью попросту не существует. Более того, Фортман безоговорочно признает, что новозаветные авторы «приписывают Христу божественные функции творения, спасения, суда. Иногда они прямо называют Его Богом», а также ставят Святого Духа «на один уровень с Отцом и Сыном в том, что касается божественности и личности». Все эти важнейшие мысли, которые придают словам Фортмана совершенно иное звучание, авторы брошюры попросту проигнорировали.
James Hastings, ed. Encyclopaedia of Religion and Ethics, vol. XII, (New York, NY: Charles Scribner & Sons, 1922), 461 Кликните, чтобы раскрыть
«Cначала христианской вере не была присуща идея о Троице… Как видно из Нового Завета и других христианских писаний ранних времен, идеи о Троице не было ни в апостольские времена, ни сразу после них» (Следует ли верить в Троицу, с. 6).	«At first the Christian faith was not Trinitarian . . . It was not so in the apostolic and sub-apostolic ages, as reflected in the N[ew] T[estament] and other early Christian writings».	Economic and essential Trinity: (a) The transition from the Trinity of experience to the Trinity of dogma is describable in other terms as the transition from the economic or dispensational Trinity [Greek] to the essential, immanent or ontological Trinity [Greek]. At first the Christian faith was not Trinitarian in the a strictly ontological reference. It was not so in the apostolic and sub-apostolic ages, as reflected in the NT and other early Christian writings. Nor was it so even in the age of the Christian apologists. And even Tertullian, who founded the nomenclature of the orthodox doctrine, knew as little of an ontological Trinity as did the apologists; his still the economic or relative conception of the Johannine and Pauline theology. So Harnack holds, and he says further that the whole history of Christological and Trinitarian dogma from Athanasius to Augustine is the history of the displacement of the Logos-conception by that of the Son, of the substitution of the immanent and absolute Trinity for the economic and relative. In any case the orthodox doctrine in its developed form is a Trinity of essence rather than of manifestation, as having to do in the first instance with the subjective rather than the objective Being of God. And, just because these two meanings of the Trinity-the theoretical and the practical, as they might also be described-are being sharply distinguished in modern Christian thought, it might be well if the term «Trinity» were employed to designate the Trinity of revelation or the doctrine of the threefold self-manifestation of God), and the term «Triunity» (cf. Germ. Dreienigkeit) Adopted as the designation of the essential Trinity (or the doctrine of the tri-personal nature of God).	Икономическая и сущностная Троица: (а) Переход от переживаемой Троицы к догматической Троице иными словами можно описать как переход от икономической или диспенсационной Троицы к сущностной, имманентной или отнологической Троице. Поначалу христианская вера не была тринитарной в строго онтологическом отношении. Она не была таковой в апостольские и субапостольские времена, отраженные в НЗ и прочих раннехристианских сочинениях. Не была она таковой даже в эпоху христианских апологетов. И даже Тертуллиан, заложивший основы терминологии ортодоксального учения, так же мало знал об онтологической Троице, как и апологеты; он все еще придерживался икономического или реляционного понимания богословия Иоанна и Павла. Так считает Гарнак, и далее он пишет, что вся история христологических и тринитарных догм от Афанасия до Августина — это история вытеснения идеи Логоса идеей Сына, замены икономической и реляционной Троицы Троицей имманентной и абсолютной. Так или иначе, ортодоксальное учение в своей развитой форме — это Троица, скорее, по сути, нежели в проявлении, поскольку она имеет отношение, прежде всего, к субъективному, а не объективному Cуществу Бога. И просто потому, что эти два смысла Троицы — теоретический и практический, как их еще можно описать, — в современной христианской мысли резко разграничиваются, возможно, было бы хорошо, если бы термин «Троица» употреблялся для обозначения Троицы откровения, или учения о троичном самооткровении Бога, а термин «Триединство» (нем. Dreienigkeit) был принят для обозначения сущностной Троицы (или учения о трехличностной природе Бога).
Пояснение
Слова пресвитерианина Джеймса Гастингса в брошюре «Следует ли верить в Троицу?» оборваны буквально на полуслове, из-за чего создается впечатление, будто он отрицает, что Ранняя Церковь верила в Троицу в любом ее понимании. Однако в действительности Гастингс пишет, что поначалу вера христиан не была тринитарной лишь «в строго онтологическом отношении» (обратите внимание на слово «строго»). Иными словами, ранние христиане, в отличие от никейского богословия, описывали Троицу не столько в терминах природы и личности, сколько в терминах взаимных отношений между Отцом, Сыном и Святым Духом (такое понимание Троицы Гастингс называет «икнономическим» или «реляционным»). При этом Гастингс безоговорочно признает, что ранние христиане верили в Троицу. Отличие их взглядов от более поздних, с его точки зрения, лежит исключительно в плоскости понимания сути взаимоотношений Лиц в рамках Троицы.
II. Об истории Кликните, чтобы раскрыть
Henry Chadwick. The Early Church (Harmondsworth, England: Penguin Books, 1967), 122, 125 Кликните, чтобы раскрыть
Константин не был христианином. Предполагают, что позднее он обратился в христианство, но крестился, лишь когда оказался на смертном одре. Генри Чадуик говорит о нем: «Как и его отец, Константин поклонялся Непобедимому Солнцу… его обращение нельзя рассматривать как результат внутреннего расположения… Он руководствовался военными соображениями. Он никогда до конца не понимал христианского учения, но был уверен, что победу в битве дарует Бог христиан» (Следует ли верить в Троицу, с. 8).	«Constantine, like his father, worshipped the Unconquered Sun; ... his conversion should not be interpreted as an inward experience of grace ... It was a military matter. His comprehension of Christian doctrine was never very clear, but he was sure that victory in battle lay in the gift of the God of the Christians».	When he [Constantius] died at York on 25 July 305 the soldiers proclaimed his son Constantine as emperor. Constantine, like his father, worshipped the Unconquered Sun; but there was Christian influence in his household since he had a half-sister named Anastasia (anastasis = resurrection). At the crisis of his career in the war of 312 to gain sole power in the West, Constantine invoked the might aid of the Christian God and was not disappointed.	Когда он [Констанций] умер в Йорке 25 июля 305 года, солдаты провозгласили императором его сына Константина. Константин, как и его отец, поклонялся Непобедимому Солнцу; однако в его семье присутствовало христианское влияние, поскольку у него была сводная сестра по имени Анастасия (анастасис = воскресение). В переломный момент своей карьеры, во время войны 312 года за единоличную власть над Западом, Константин воспользовался могучей помощью христианского Бога и не разочаровался.
		The conversion of Constantine marks a turning-point in the history of the Church and of Europe. It meant much more than the end of persecution. The sovereign autocrat was inevitably and immediately involved in the development of the church, and conversely the Church became more and more implicated in high political decisions. It is characteristic that the Western attitude towards the conversion of Constantine and its consequences has generally been more ambivalent than the Eastern. In the West there has been a sharper consciousness of the double-sidedness of his benefits to the Church. But if his conversion should not be interpreted as an inward experience of grace, neither was it a cynical act of Machiavellian cunning. It was a military matter. His comprehension of Christian doctrine was never very clear, but he was sure that victory in battle lay in the gift of the God of the Christians. <...> ...Constantine was not aware of any mutual exclusiveness between Christianity and his faith in the Unconquered Sun. The transition from solar monotheism (the most popular form of contemporary paganism) to Christianity was not difficult. In Old Testament prophecy Christ was entitled `the sun of righteousness'. <...> If Constantine's coins long continued to be engraved with the symbolic representation of the Sun, his letters from 313 onwards leave no doubt that he regarded himself as a Christian whose imperial duty it was to keep a united Church. He was not baptized until he lay dying in 337, but this implies no doubt about his Christian belief. It was common at this time (and continued so until about A.D. 400) to postpone baptism to the end of one's life, especially if one's duty as an official included torture and execution of criminals. Part of the reason for postponement lay in the seriousness with which the responsibilities of baptism were taken. Constantine favoured Christianity among the many religions of his subjects, but did not make it the official or 'established' religion of the empire.	Обращение Константина знаменует собой поворотный момент в истории Церкви и Европы. Оно означало гораздо больше, чем конец гонений. Этот суверенный самодержец был неизбежно и непосредственно вовлечен в развитие Церкви, и Церковь, напротив, становилась все более и более замешанной в высокие политические решения. Характерно, что на Западе отношение к обращению Константина и его последствиям в целом было более безразличным, нежели на Востоке. На Западе присутствовало более острое сознание неоднозначности пользы, которую он принес Церкви. Но если его обращение не следует рассматривать как внутреннее переживание благодати, не было оно и циничным проявлением хитрости в духе Макиавелли. Это был военный вопрос. Его понимание христианского учения никогда не отличалось большой ясностью, однако он был уверен, что победа в сражении кроется в даре Бога христиан. <...> ...Константин не сознавал, что христианство и его вера в Непобедимое Солнце каким-то образом взаимно исключают друг друга. Переход от солярного монотеизма (самой распространенной формы язычества того времени) к христианству был нетруден. В ветхозаветном пророчестве Христос был назван «солнцем правды». <...> Если на монетах Константина еще долго продолжали чеканить символическое изображение Солнца, то его письма, начиная с 313 года и впредь не оставляют никаких сомнений, что он считал себя христианином, чьей обязанностью как императора было хранить единство Церкви. Он принял Крещение, только лежа на смертном одре в 337 году, но из этого не вытекает никаких сомнений относительно его христианских убеждений. В то время было обыной практикой (и оставалось примерно до 400 г. н. э.) откладывать Крещение до конца жизни — в особенности, если в обязанности человека как должностного лица входили истязания и казнь преступников. Отчасти причиной тому была серьезность, с которой христиане относились к ответственности, накладываемой Крещением. Константин отдавал христианству предпочтение перед множеством других религий своих подданных, но не сделал его официальной или «утвержденной» религией империи.
Пояснение
Проблема с этой цитатой очевидна уже потому, что в оригинальном контексте первая и вторая части цитаты находят одна от другой на расстоянии четырех (!) страниц. Благодаря умелой склейке фраз, взятых из разных по смыслу и содержанию отрывков оригинала, создается впечатление, будто император Константин, по словам Генри Чэдуика, всю жизнь был язычником, а его вера в христианского Бога была чисто внешней и проистекала исключительно из военных соображений. Между тем, если не свериться с оригинальным тексто Чэдуика, практически невозможно догадаться, что фраза о поклонении Константина Непобедимому Солнцу относится к его юношеским годам, предшествовавшим его обращению в христианство. Авторы брошюры «Следует ли верить в Троицу» не сочли нужным процитировать слова Чэдуика о христианском влиянии в семье будущего императора, которое и привело его впоследствии к обращению в христианство. Действительно, Чэдуик сомневается в благодатности обращения Константина, однако вывод авторов брошюры о том, что он христианином не был, игнорирует прямое утверждение Чэдуика о том, что сам император «считал себя христианином, чьей обязанностью как императора было хранить единство Церкви». Более того, Чэдуик утверждает (и авторы брошюры вновь игнорируют его слова), что отсроченное до смертного одра Крещение само по себе ничего не говорит об убеждениях Константина, поскольку в то время это было «обычной практикой». Таким образом, мнение Генри Чэдуика никоим образом не дают основания утверждать, что император Константин, будучи в душе язычником, на Никейском Соборе навязал христианской Церкви языческие убеждения. Даже сомневаясь в подлинности обращения Константина, Чэдуик нимало не сомневается в том, что сам император искренне считал себя христианином и искренне видел свой долг в защите целостности христианства.